Согласно текущему процессуальному законодательству, судья, рассматривающий дело и выносящий по нему решение, является экспертом лишь в одной области – в праве. Однако для установления истины по делу зачастую необходимы специальные знания в криминалистике, которыми обладает лицо, имеющее профильное образование и соответствующие навыки и выступающим в процессе в качестве эксперта. Законодательство регламентирует процессуальный статус такого лица и даваемого им заключения.

Таким образом, нормы права устанавливают лишь внешние атрибуты роли эксперта и экспертного заключения в судебном следствии; пределы исследования объекта определены вопросами, поставленными перед экспертом, однако ответ на вопрос о содержании и научных основаниях проводимого экспертом исследования дает сам эксперт уже в процессе исследования, руководствуясь особенностями исследуемого объекта и поставленными вопросами. Открытым же остается вопрос об установлении и упоминании обстоятельств, влиявших или потенциально влиявших на объект исследования, при наличии которых точность результата исследования будет стремиться к ста процентам, а отсутствие, в свою очередь, породит погрешность, в большей или меньшей степени.   

Независимый эксперт должен напрямую выразить необходимые пределы в представленных доказательствах. Однако эта привлекательная идея на практике тяжело реализуется. Адвокаты часто настаивают на том, что эксперты в своих показаниях должны воздерживаться от квалификации содеянного и всяческих оговорок. В таком случае неочевидным остается, смогут ли криминалисты сохранить свою независимость и самостоятельность в принимаемых решениях. В связи с этим вновь поднимается вопрос о введении этического кодекса эксперта-криминалиста.

Определенные сомнения можно выразить касательно того, что для нужд закона необходимо, чтобы в ходе прямого допроса эксперт указывал на все оговорки. Гораздо большего можно было бы достичь, если бы система правосудия, или сама криминалистическая наука настаивали бы на письменных лабораторных отчетах, содержащих все необходимые суду сведения. Заключение эксперта, воздерживающегося от дачи показаний в ходе прямого допроса, может быть легко оспорено и признано недопустимым доказательством. В таком случае, полезным было бы предупреждение эксперта судом.

Эксперты в иных, отличных от криминалистики областях, как правило, представляют более категоричные заключения. Акты патологоанатомов относятся к причинам смерти, психологов – к психическому отношению лица к совершаемому деянию, инженеров – к причинам возникновения неисправностей. Законодательство о доказательствах обычно предоставляет место мнению эксперта в заключении, но лишь при условии, что оно достаточно хорошо обосновано. Однако чаще всего существующих теоретических знаний и данных, позволяющих установить уникальность следовых доказательств недостаточно для категоричного утверждения уникальности исследуемого объекта.

Но что, если данные были точнее? До тех пор, пока существует ненулевая вероятность совпадения или появления другого объекта с такими же характеристикам, - подобные доказательства не будет соответствовать общим требованиям идентификационного исследования. Однако такие суровые критерии не соответствуют   обычной научной практике. Так, например, в области исследования ДНК ученые доказали, что общая уникальность или уникальность определенного ДНК в конкретно взятом регионе уже доказуема, или станет таковой в ближайшем будущем.

Необходимо отметить существование разногласий по поводу того, каким образом и стоит ли вообще устанавливать точное значение вероятности уникальности, поскольку ни один принцип научного исследования не требует от экспертов сосредоточиться исключительно на вопросах уникальности. Исследователи ДНК могут продолжать представлять заключения с указанием на невообразимо малую вероятность случайных совпадений, подразумевая тем самым уникальность. Они могут умножить такие числа на некое произвольное число, выражающее размер населения, и сообщить, что относительно взятой группы, определенное число людей (оно даже может быть дробным), может иметь геном, совпадающий с ДНК обвиняемого. Однако такие цифры могут оказаться на волоске от утверждения того, что геном обвиняемого действительно уникален. Однако для целей судопроизводста язык экспертного заключения следовало бы упростить. Так, например, эксперт может свидетельствовать о том, что, за исключением однояйцевых близнецов, лабораторных ошибок и ошибок обработки данных, по его мнению, геном обвиняемого уникален относительно определенной группы людей.

Крайняя скептичность по отношению к всевозможным способам установления уникальности не совсем оправдана. Абсолютная уверенность (то есть, нулевая вероятность возникновения в будущем опровергающего наблюдения) недостижима ни в одной науке. Но это факт не делает ненаучными или неприемлемыми иначе обоснованные суждения. Кроме того, в независимости от доказанности общей уникальности, возможны обстоятельства, при которых эксперт может свидетельствовать о научно-обоснованном установлении источника происхождения предмета или следа.

Приемлемость предписывания определенного источника происхождения должна запускать применение имеющихся знаний применительно к настоящей проблеме и готовность помочь судье или присяжным в понимании такого доказательства, по сравнению с альтернативными способами представления данных криминалистически значимых исследований. Наилучшим способом не будет самоочевидность логического вывода о совпадении. Ясно то, что если целью ученых-криминалистов является содействие справедливому разрешению уголовных дел, им требуется менее категоричная и более проработанная теория идентификации, чем традиционная презумпция, что характеристики интуитивно понятно являются идентифицирующими.